Меня всегда интересовали вопросы становления украинских интеллектуальных кругов: откуда вдруг на этой обделенной территории возникло молодое ангажированное движение, по каким законам оно развивается и куда оно придет. Мы, дети ранних 80-х, те, кому сегодня около 30 – интеллектуальная безотцовщина, выросшие в обществе с нарушенной трансмиссией знания и спутанными культурными кодами, мы все – автодидакты, нахватавшиеся чего ни попадя почти вслепую, шаляй-валяй, руководствуясь только собственным голодом, страстью и острым чувством несправедливости. У нас много общего: много самозванства и сиротства, много гордыни и обреченности. У нас нет отцов и матерей – нам некого развенчивать и некому противостоять: здесь раньше никто не жил, есть только зияющая дыра, и каждый, каждая заполняет ее кем и чем им вздумается. Мы решительно отбросили национализм, но Украина – страна с нечеткими контурами, и наши интернациональные связи еще долго будут случайными и беспорядочными.
Да, все мы – интеллектуальные сироты, мы не помним, кто нас породил, но мне всегда казалось, по крайней мере, я позволяла себе верить, что у нас есть братья.
Эта уверенность была продиктована отнюдь не романтическим фантазированием о возможности солидарности и поддержки, не требующей объяснений, не признающей гендера и пола. Я позволила себе верить, что в ее основе лежит наша политическая общность. Но острая дискуссия, последовавшая после публикации миссии Феминистической Оффензивы, а точнее – после прояснения ее платформы, добавив новых красок на привычную палитру, заставила меня усомниться в осознании природы этой общности, как со стороны мужской части аудитории, так и среди моих соратниц.
Многие из услышанных мной доводов я восприняла как наступление на мои собственные политические позиции, которые я, впрочем, как и большинство участниц Феминистической Оффензивы, определяю как левые. К моему большому сожалению – хотя, надеюсь, мне это только показалось – многие из моих подруг были готовы эти позиции сдать, позволяя присвоить нашей линии широкий спектр означающих – от крайне либеральной до фашизоидной, от националистической до сектантской.
Но кто дал право критикующим судить о том, где проходят границы истинности? Кто вручил в их руки эти золотые весы превосходства? Мне на минуту показалось, что право определять и вести истинно левый дискурс принадлежит мужчинам и только мужчинам. И что несогласных здесь нет.
Свою левую позицию я определяю просто: бороться против всех форм эксплуатации и всех проявлений неравенства, не выстраивая внутренних иерархий. Я вступила в Феминистическую Оффензиву потому что эта организация борется за права дискриминированной группы, к которой я принадлежу, она учитывает различные миноритарные позиции и заведомо отказывается от контракта с государством. Платформа нашей организации строится на материалистических, конструктивистских принципах, всем нам чуждо идеалистически-эссенциалистское понимание женского.
И все же мое глубочайшее убеждение состоит в том, что борьба против патриархальной эксплуатации и гендерного неравенства проходит на левой территории. Тот, кто отрицает это поле дискриминации частично ли (считая, что в левом движении есть иные императивы), полностью ли (полагая, что мужчина дискриминирован не меньше), для меня раз и навсегда – правый консерватор. Как ни парадоксально применять этот термин к последователям Маркса и Энгельса, Рансьера и Бадью.
Но мне почему-то кажется, что я имею на это право. По той простой причине, что левый дискурс принадлежит нам, женщинам, равно в такой же степени, что и вам, мужчинам. А еще потому, что многие вещи нам оттуда – снизу – видно намного четче.
Господа левые, борцы против засилья мирового капитализма, вы, кажется, забыли, что у большинства из вас до сих пор есть слуги. И большинство из них, совсем как у Ла Боэси, служат вам добровольно.
Я часто наблюдаю вас в президиуме собраний: вы заядло спорите о судьбах мира, используя сложные сравнения и риторические фигуры, под внимательным взглядом нескольких соратниц – возлюбленных и любовниц, бывших и будущих жен. Нескольких, но не многих. Я не знаю, где в это время «ваши» женщины. Не знаю, но могу предположить.
За вашей радикальной политической позицией, активной деятельностью и интеллектуальным успехом, подкрепленным свободной сексуальной жизнью, стоят долгие часы бесплатной работы жен, подруг или матерей. Они, к вашему искреннему сожалению, не научились наслаждаться плодами интеллектуального труда, политической борьбы и свободной сексуальности, часто предпочитая оставаться в тени. Что поделаешь – вы оставляете женщинам право выбирать, и они сами выбрали себе эту участь.
Но вы не теряете надежды, что после окончательного крушения мирового капитализма, женщины наконец-то освободятся, с успехом передав неустановленным третьим лицам заботу о доме и детях. Вот тогда мы все и поговорим. На равных. Вы абсолютно правы: нам самим тогда, пожалуй, уже будет не до сепаратизма.
Мне хотелось бы верить, что наш сепаратизм – это временная мера. Что рост самосознания мужчин и добровольный отказ от символического капитала маскулинности в среде левых активистов произойдет очень скоро. Но сегодня у меня еще нет оснований для такой убежденности.
Меня поразило то, с какой скоростью в ходе недавней конфликтной дискуссии, мы с вами разделились на два лагеря. И раскол между нами прошел отнюдь не по идеологическому или классовому, а по – и только! – гендерному принципу. Некоторые из нас поспешили солидаризироваться с вами, но на нашу сторону не перешел никто, еще раз дав понять: мы – меньшинство, а к нему добровольно не присоединяются.
И все же Феминистической Оффензиве чужда идеология мизандрии, этот сепаратизм – не самоцель, а инструмент, дающий возможность сформировать общую позицию представительниц ежедневно дискриминированной группы. А тем, кто называет мою позицию экстремистской, нарочно окрашивая идеи женской солидарности в красно-коричневые тона, я отвечу слоганом, который с 1968 года не утратил актуальности: «Феминизм не оставил за собой ни единого трупа, мачизм убивает каждый день».
Да, мачизм разрушает и убивает, на наших глазах ежедневно разыгрывается театр гендерной жестокости, и среди нас нет ни одной, которая не испытала бы этого на собственной шкуре. Но даже если ваша роль на этой сцене – не первая, вы часто предпочитаете удобную позицию молчаливых зрителей. Все это личное, слишком личное. Вы же всегда предпочитали говорить о политическом.
Если вернуться к нашей дискуссии, которая имела амбицию столкнуть в одном поле первое со вторым, а переросла в околополитический спор с переходом на личности – не смотря на накал страстей, многие из вас предпочли в него не вступать. Возможно, не решились, а может, не снизошли.
И я почти благодарна вам за эту осторожность – она оставляет мне надежду, что среди промолчавших найдется мужчина, который осмелится открыто признать: да, я часто использовал господствующий режим в свою пользу, он намного более лоялен ко мне, нежели к вам. Когда мой товарищ откровенно унижал женщину, я обычно говорил: «сами разберутся». А еще чаще: «сама виновата, она знала, на что идет». Я всегда четко расставлял приоритеты в своей жизни: женщинам оставляя столь свойственное им внутреннее, себе же, не спросясь, присваивая внешнее. И да – наверное, если задуматься, я пока не имею права находиться среди вас.
Как феминистка, я бы первая пожала руку этому человеку. Но пока среди моих соратников такого человека не оказалось. И я не испытываю по этому поводу ничего, кроме горечи.
В ході цих дискусій з'ясувалось парадоксальне: сексизм у нас є, а сексистів нема. Але ми проти метафізики: винна кожна і кожен, жодних презумцій недоторканості!
Слабость не радость )
спасибо
прошу сприймати цю нотатку як текст, що критикує інший текст, автори яких вже померли давно:) так буде краще для "відносної суб,єктивної істини", імхо.
одразу відповім Якову: наскільки я розумію, йдeться про нeпорозуміння, - говорячи про "пeрeхід на особистості" тощо, авторка очeвидно мала на думці нe Вас.
щодо "жіночого сeпаратизму": зі сторони здається, що полeміка точиться нe так довкола конкрeтних, чітко окрeслeних рeчeй, як довкола гучного словосполучeння. проголошeння останнього як принципу можe мати як позитивні так і нeгативні сторони, алe хотілося б знати що самe цим мається на увазі?
якщо йдeться винятково про відмову в члeнстві в якійсь фeміністичній організації чоловікам, створeння пeвних автономних жіночих просторів тощо, то що в цьому поганого? й так зрозуміло, що у фeміністичній організації по-ідeї мали б домінувати жінки. якщо при цьому щe й застосовується риторичнe наголошeння на принципі "жіночого сeпаратизму", та послідовна відмова в члeнстві чоловікам, то цe можe мати добрі, позитивні наслідки, особливо ж в українському суспільстві, дe такі рeчі, вважай, нeчувані. алe судити про цe можна будe лишe з часом, коли будe зрозумілішe, що цe взагалі такe "жіночий сeпаратизм".
якщо ж застосування "принципу сeпаратизму" в даному разі повністю відкидає принцип солідарності - то як на мeнe цe трохи тупо. яким чином міг би тоді я (чоловічої статі) "подати руку" фeміністкам такого штибу? лишe після хірургічного втручання? якщо дійсно йдeться про таку вимогу, то солідаризуватися з Офeнзивою в мeнe нe вийдe - стать міняти я нe збираюся.... алe ж про цe й нe йдeться, так?
P.S. пeвний "сeпаратизм" аж ніяк нe виключає солідарність та співпрацю з іншими. приміром учасники Чорної Пантeри були винятково чорношкірими й виступали за право чорношкірих громад на самовизначeння, алe при цьому цілком успішно співпрацювали з білими, мeксиканськими, індіанськими та пуeрто-риканськими організаціями за пeрeтворeння суспільства в якому вони жили на кращe, а нe за створeння нeзалeжної афро-амeриканської дeржави (на відміну від інших чорних націоналістичних організацій - справжніх сeпаратистів).
а солідаризуватися з фeміністичними організаціями та їхніми цілями інші ліві організації можуть вжe на рівні "форми", скажімо, дотримуючись гeндeрно справeдливої мови в своїх матeріалах, брошурах тощо, а також шляхом дотримання принципу гeндeрної паритeтності, коли, приміром, на мітингах нe мeншe половини допущeних до мeгафону - жінки тощо. з власного досвіду можу підтвeрдити, що функціонує всe цe чудeсно - була б на тe воля.
вопрос риторический
Честно говоря, меня вообще очень удивила сама постановка проблемы в этой дискуссии, и то, что такое мягкое заявление, как у Офензивы, могло вызвать такую бурную реакцию. Казалось бы, тут и обсуждать нечего: ведь манифест предлагает вовсе не радикальный сепаратизм (грубо говоря, создание нового полностью сепаратного общества, не пересекающегося со старым плохим обществом, полностью отделенного от него). Сепаратизм Офензивы - всего лишь женское членство в организации.
Казалось бы, что такого страшного в этой идее? Существуют региональные объединения, существуют рабочие группы по интересам, и едва ли они вызывают такую реакцию.
И тем не менее мы слышим какие-то оскорбленные мужские вопли. Причем вопли эти, насколько я понимаю, приходят совсем не от мужчин-феминистов, которые что-то делают в рамках женского движения. Зачем, интересно мне, мужчинам, которые на самом деле никогда не озабочивались женскими правами, женской свободой, женским развитием - так нестерпимо вдруг захотелось в Офензиву? Не было Офензивы - и потребности что-то делать не было, не было желания создать феминистическую группу. Появилась Офензива - и вдруг откуда-то берется обида.
На самом деле я знаю ответ на вопрос "почему". Потому что нельзя же дать женщинам право ОДНИМ, без мужчин, что-то там обсуждать! Это же страшно опасно!
Заявление о чисто-женской группе, как мозоль, напоминает о том, что вообще-то у женщин есть права, и что вообще-то их ущемляют. Ах, как было бы приятно взять и заткнуть этим женщинам рот - ведь нет разговора, нет и проблемы.
Факт в том, что если мужчина знает, что не поддерживает угнетение женщин - такому мужчине нечего бояться и незачем обижаться на чисто-женские группы. А эта обида возникает у тех, кто в глубине души прекрасно понимает, какие бенефиты они получают от существующего неравенства, и трясутся, как бы эти бенефиты у них не отняли.
Это выглядит жалко и недостойно. Очень грустно, что на словах якобы понимающие вред неравенства леваки-мужчины начинают трястись от гнева, когда возникает шанс, что у них отберут возможность угнетать женщин.
Поскольку ответивший на Вашу статью мужчина позволил себе сопроводить свой ответ картинкой "вход только для черных", я позволю себе закончить двумя простыми фактами из истории американского институционализированного расизма.
Во-первых, как бы кому-то ни хотелось об этом забыть, входы "только для черных" были сделаны не черными. Поэтому человек, сравнивающий свободное исключительно-женское объединение, созданное САМИМИ ЖЕНЩИНАМИ, с сегрегацией, показывает только собственное невежество.
Во-вторых, во времена рабства у американских рабовладельцев было очень интеерсное "раздвоение личности". С одной стороны, они постоянно говорили и писали о том, что черные - это низшая раса, представители которой просто не способны жить свободно и за свободу бороться. А с другой стороны, ровно те же люди смертельно боялись, что в руки к их рабам попадет оружие.
Мне это двоемыслие очень живо напоминает оскорбленную реакцию мужчин на Офензиву. Не то чтобы параллель полная, но - очень, очень напоминает.
-Игорь Янович, мужчина-феминист
Маруся Климова: Как вы относитесь к идеям феминизма? Будущее принадлежит женщинам или мужчинам?
Филипп Соллерс: Советую вам прочитать мою книгу под названием "Женщины". Еще Арагон говорил, что женщина – это будущее мужчины. А вообще-то я считаю, что женщины не существует. Поэтому про них следует говорить исключительно во множественном числе: не женщина, а женщины. Мужчины также не существует. Есть только отдельные личности, и идентифицировать людей по половой принадлежности можно исключительно совместно, в совокупности, или же как отдельное лицо, без пола. Таков мой опыт, полученный в общении с издательством "Де Фам", которым руководят феминистки.
Но если серьезно, то актуальный феминизм, мне кажется, сейчас полностью растворился в одной из его разновидностей. А революционные чаяния женщин, как это было с абортами, проституцией и т.п. в 70- годы, и сейчас, во времена регресса, в котором мы все находимся, опять выходят на первый план. Отчего у вас невольно возникает такое чувство, будто вы слышите колокольный звон, причем звон в данном случае воспринимается и как сигнал тревоги, и как пустое сотрясение воздуха.