ГлавнаяСтатьиТекстыПереводНовости
ТемаАкцииИскусствоСсылкиГазетаРедакция
Елегія про вітерець - ПРОSTORY - украинский литературный журнал Елегія про вітерець Клаудіа Дате: Історія затамувала подих, а життя Сходу й життя Заходу плинуло далі - ПРОSTORY - украинский литературный журнал Клаудіа Дате: Історія затамувала подих, а життя Сходу й життя Заходу плинуло далі "Український" роман Герти Мюллер - ПРОSTORY - украинский литературный журнал "Український" роман Герти Мюллер

Биографии (I)

 

24

Киев, август, 2011

Бусы

Сергея уже давно ничего не интересовало, кроме бус. Вернее, я знала человека, которого долгое время ничего не интересовало, кроме неких известных ему бус. Это были, в сущности, и не бусы, а так, браслет из сбитой шерсти, когда-то красовавшийся на чьей-то руке. Рука была немного припухлой, особенно там, где запястье, но казалась тонкой издалека. Впрочем, на фоне ярко-красной розы, венчающий браслет, любая рука может показаться тонкой, особенно, если этой руке ты когда-то причинил кучу неприятностей, конечно же, не руке, а её обладательнице, и не неприятности вовсе, а просто разочаровал. Если ты когда-то что-то быстро и много говорил хозяйке руки, а рука тем временем нервно постукивала пальцами по столу. Больше и вспомнить-то трудно, зато фотография всегда остается рядом. Простенькая фотография, снятая на любительскую цифровую камеру, цветная, размытая по краям. Это могла бы быть реклама браслета в каком-то издании для любителей самодельных украшений, нелепая глупость, затесавшаяся в сердечные предметы для размышлений. Но Сергей был таким человеком, немногословным тихоней, мягким растяпой и нюней, как о нем еще в детстве говорила мама, что не решался избавиться от фотографии, на которой была изображена маленькая детская рука, хозяйка которой, если говорить прямо, была ему неизвестна. Он только в мечтах её разочаровывал, а потом вновь завоевывал и навевал ей нежные грёзы, когда случалась минутка размечтаться. Впрочем, у Сережи часто выдавалась такая минутка. Работником он был, прямо скажем, из рук вон плохим. Он просто-таки научился искусству совершенно ничего на работе не делать. Посидит немного за рабочим столом, посмотрит по сторонам деловито, будто нацелившись на выполнение одной из срочных задач, а потом уже гляди, опять совсем не здесь, не на опрятном рабочем месте, расположенном прямо напротив начальничьего. Его словно уже и вовсе нет на месте. Других сотрудников нисколько не удивило, что, несмотря на рекомендацию Сережиной тетушки, он был с треском и грохотом уволен, как самый ненужный работник молодой фирмы, пробивающей себе путь к успеху нелегким, но упорным трудом и несокрушимым оптимизмом. Если бы этот рохля хоть минуту подумал, он бы сделал все, чтобы придержать это перспективное место для себя. Ведь ему даже собирались, пусть немного, но своевременно платить. Вот какая судьба привела этого мягкотелого человека прямо на улицу, где бушевали вихри и снежные бури, потому что была зима, где лед сковывал каждое слово, а любое дело рисковало слететь с рельсов, а любой прохожий легко мог упасть на спину и долгое время беспомощно махать руками и ногами в воздухе, а милые домашние зверьки даже нос не высовывали из парадных, а водка больше не согревала и сама превращалась в лед, а женщины быстрым шагом проходили мимо, даже не глядя на Сережу, который стоял возле метро в рабочих валенках и продавал карточки для мобильных телефонов. И однажды, к Сереже подошел человек и попросил его купить у него старенький, но вполне ещё приличный телефон. Человек смотрел так просительно, что Сережа не раздумывая дал ему нужную сумму и принялся разглядывать гладкий металлический корпус телефона, а позже перешел к его содержимому. Среди чужих номеров и мелодий – нужно сказать, что Сережа очень любил разглядывать телефоны – он обнаружил фотографию, о которой и шла речь в начале этой истории. И поскольку Сережа принялся о ней думать, он вовсе перестал обращать внимание на прохожих и потихоньку уснул.

 

Дежурная по приему поездов

Ветерок овивал волосы Татьяны Ивановны, сегодня бывшие в беспорядке. Она нервно ходила вдоль перрона, стараясь больше идти в сторону эскалатора и меньше – в направлении тупика. В сущности, ей тут было не место. Нет, это место не для неё, географа по образованию, теперь вынужденного просиживать целые дни в подземелье. Устраивалась она в метро долго, через сложнейший ряд знакомств, которыми она уже давно и честно гордилась. Что может быть лучше настолько надежных друзей, что они могут стать ради тебя по-настоящему назойливыми и устроить на государственную службу, в которой порой возникает нужда. Да что я о друзьях и о друзьях, раздраженно думала Татьяна Ивановна. Вот если вспомнить детство, вспомнить какой-то удивительный момент, то может и сейчас случиться что-то неожиданное, настоящее приключение. Ведь тут вроде бы однообразная жизнь, но если посмотреть, на неё так и эдак – кипит тут жизнь, притом весьма бурно. Вот если бы, подумала она – если бы поезд сейчас, который должен приехать, не ехал, а, к примеру, выплыл бы на перрон, а двери бы раскрылись, и вышли бы всякие чудные существа, кто с птичьей головой, кто лев, кто на ангела смахивает. Или, к примеру, стою я, жду чего-то, а тут подходит ко мне высокий человек и передает тайное задание, - ведь на самом деле я не просто так тут стою, а состою в тайной службе и должна передать водителю одного поезда записку, а в ней все технологии о новых поездах. Я эту записку ему передаю, да так ловко, что никто не видит. И тут вдруг подходит ко мне тот высокий человек и говорит, что всё заметили наши враги, что нам нужно скрываться, а то худо будет, потому что водитель уже задержан.

Мне аж плакать хочется со страху! Мамочки! Это что же будет со всеми нами-то. Хватаю его под руку, и мы ныряем в туннель, – поезда как раз нет пока. Бежим мы с ним, несемся сквозь опасный туннель, сворачиваем налево, в другой темный скользкий туннель. Тут мы решили отдышаться, я смотрю на него, а он в длинном сером плаще, и глаза из-под шляпы мерцают зимним блеском. Светом зимнего льда. Он говорит: хоть мы с вами ещё не знакомые, пожалуйте за мной, будем добираться подземными ходами прямо до штаба. Я ему доверилась и совсем перестала замечать, куда мы идем. А он шел впереди меня, широкими шагами и молчал. А потом стало все темнее и темнее кругом. Он остановился, посмотрел виновато и сказал: куда это я завел вас, Татьяна Ивановна, что-то я с пути сбился, где мы – понятия не приложу. Она смотрит, кругом тьма сгущается, шпалы даже не светятся, коридор темный и сырой, выхода нет никакого, он чуть не плачет и глядит на неё, как ребенок малый. И тут она достает из кармана яблоко, надкусывает его, и ему передает. Вкусное сочное желтое яблоко, маленькое и кругленькое, может вернуть силы кому угодно и даже им обоим!

В этот момент Татьяна Ивановна действительно ела яблоко возле тупика. Вдруг к ней подошла начальница и сказала, что яблоки на перроне работникам метрополитена есть нельзя, что за это будет выговор, и что Татьяне Ивановне пора возвращаться на рабочее место. Что и произошло через одну минуту.

 

Увлечение

1.

Сегодня тучи пробежали по небу с огромной быстротой. Ветер в то же время нес по земле белую бумагу, играя ей, словно звездной пылью. Все это напомнило Степану историю об Ольге Дмитриевне. Как Степан познакомился с Ольгой Дмитриевной, как некоторое время жил с нею, очарованный силой её ума, как долгое время служил ей, всячески ублажая её и, наконец, о самом страшном и самом интересном, о чем не может поведать ни одна история.

В небольших и ладных Степановых глазах показались слезы. Что бы кто ни говорил, а Ольга Дмитриевна была человеком особых правил, она была смелой и решительной женщиной. И Степан вспомнил о том, как однажды судьба занесла его, никчемного учителя музыки, на большой праздник, устраиваемый одной великолепной женщиной для узкого круга достойных друзей. Конечно, Степан не мог быть другом столь солидной персоны, он был всего лишь аккомпаниатором, нанятым для музыкального сопровождения выступающих на вечере певиц. И вот Степан оказался в такой киевской квартире, которую на взгляд Степана квартирой можно было назвать лишь с натяжкой. Это было огромное многоэтажное пространство внутри дома, убранное с  роскошью и вкусом, свойственным более воздушным замкам, нежели жилым домам. Обстановка во многом изобильна, но и аристократична,  –  заключил про себя Степан и решил запомнить этот день на всю оставшуюся жизнь. Однако, не прошло и часу с тех пор как Степан начал прилагать усилия по запоминанию залы, где ему нужно было играть, как полноватая сиятельная особа лет пятидесяти неожиданно оказалась около него и устремила свой исполненный пытливости взор прямо в самое сердце Степана. Неужели это правда? И пробил мой звездный час? И эта женщина, очаровательная в той же степени сколь и моложавая заинтересовалась мной, словно я невидаль какая, – спрашивал себя Степан. Чуть ли не впервые в жизни он решил действовать, как смельчак, как воитель, не знающий страха и упрека и, отложив старенький синтезатор, пригласил её на танец. Она милостиво согласилась. Пара кружила по начищенному паркету, увлекаясь все больше и больше, пока им обоим не показалось, что от такой резвости может разболеться голова. Он поднес ей бокал вина. Она выпила его залпом и положила свою белую ручку ему на колено. Как прекрасен был этот миг, как божественен в своей непредсказуемой кульминационности. Степан смотрел себе под ноги, не зная, то ли броситься вон из этой не в меру роскошной квартиры, то ли остаться здесь навсегда, выполняя каждый каприз этой женщины. И он выбрал второе.  Он был бесконечно, до боли счастлив.

2.

Мысленно Степан оказался возле входа в роскошный подъезд, где он мирно прохаживался возле вместительного автомобиля. Прохладный и ласковый ветерок играл листьями на кронах деревьев и доставлял Степану большое удовольствие. Степан, приятный с виду коренастый увалень, сероглазый блондин с проседью на висках, на сей раз был одет весьма прилично. Словно швейцар, он стоял возле машины, ожидая, когда же его подруга соизволит спуститься вниз и отправиться с ним в небольшое романтическое странствие по городским кафе. Однако ждать ему пришлось долго. Так как он уже не в первый раз оказывался в столь выжидательном положении, он принял решение прекратить какие-либо размышления на любой счет, чтобы время потекло привольнее. Он ветрено поглядывал по сторонам, стараясь думать как можно меньше, что на тот момент удавалось ему практически без усилий. Наконец дверь распахнулась и на пороге появилась она. Но что это? Где взвешенность и благородство? Где обожаемая величавость? Словно стая мух пролетела над чертами любимого лица. Вместо благородства там зияло упрямство, а величавость уступила место гневному напряжению. Глаза её метали искры и злобно поблескивали. Столь очевидной картине ярости беззаботный Степан не придал бы особого значения, если бы Ольга Дмитриевна вместо законного поцелуя не наградила его увесистой оплеухой. Сраженный неожиданным ударом, Степан совсем растерялся, чего не скажешь об Ольге Дмитриевне. Она ловко открыла машину, затолкнула на заднее сидение Степана, сама села рядом с водителем и приказала ехать домой. Всю поездку они оба молчали. Степан держался за ушибленную щеку и думал о тех многочисленных, хоть и мелких неприятностях, о которых он понятия не имел, но которые определенно могли привести Ольгу Дмитриевну в плачевное расположение духа. Дома Ольга Дмитриевна и не подумала остановиться или же извиниться. Она была огорчена, расстроена, она много говорила о каком-то деле, где Степан проявил себя как тряпка, бормотала что-то невнятное, отходила от Степана в другой конец комнаты, а потом наступала, наступала и вдруг как влепит пощечину. Очень больно! А Степан только руки подставлял под удар, отчего у Ольги Дмитриевны вскоре появились настоящие синяки. Ведь это бывает очень неудобно бить по подставленным рукам! И Ольга Дмитриевна закричала, что Степан хочет совсем добить её после всего, что она для него сделала.

3.

Мне искренне жаль, но я вынуждена теперь перейти к описанию того, какие тумаки и тумачищи посыпались на Степана после этого прискорбного инцидента. То были удары большие и малые, сделанные рукой наотмашь и с помощью специально приспособленных предметов, каковыми оказались: кухонная утварь, спортивный инвентарь, пояс, платье, графин и бита, привезенная из Донецка в качестве сувенира на память. А что же Степан? Конечно, он сопротивлялся. Он подставлял руку, он жаловался бывшему мужу Ольги Дмитриевны, её племяннику и некоторым из её гостей. И тем не менее, со стороны могло показаться, что он совершенно безропотно терпит шлепки, словно бы его плотная и в то же время пленительная фигура была создана нарочно для надругательств, совершаемых в изысканной обстановке Ольги Дмитриевны. Кроме того, некоторые свидетели экзекуций были убеждены, что для Степана это даже лучше, потому что на фоне столкновений с Ольгой Дмитриевной у него якобы поправилось здоровье, и даже появился румянец на щеках. Однако, не смотря всю приспособленность Степана к издевкам, на подходящую обстановку и будто неиссякаемым ключом бьющую гневливость Ольги Дмитриевны, эта женщина дошла в своем воодушевлении до того, что испортила себе новое увлечение.

Энтузиазм Ольги Дмитриевны сообщил ей искреннее убеждение в греховности, ничтожности и подлой низости Степана, после чего тот в промозглую дождливую ночь, не без предварительной и основательной взбучки, был изгнан из владений столь же тяжелой на руку, сколь и великолепной женщины. И вскоре его чудесный костюм износился, ботинки потеряли блеск, а сам он затерялся в мелодичной толпе преподавателей музыки, где через несколько недель окончательно залечил свои раны и изжил свои шрамы. А что же Ольга Дмитриевна? Увы, эта светская женщина потеряла покой и сон. Образ Степана теперь приходит к ней ежедневно. И мерещится ей, что он погиб в роковую ночь изгнания от удара молнии или ещё от какой беды. А если и выжил, то едва ли не умирает от голода. И никто, ни один человек на свете, не протянет ему руку помощи. Замерзший, оставленный всеми, добродушный и ни в чем на самом деле не повинный Степан! Однако, эти трогательные размышления не натолкнули Ольгу Дмитриевну на мысль позвонить Степану, или хотя бы разыскать его, чтобы передать ему, на случай если он выжил, его старенький синтезатор, пылящейся теперь у неё в кладовой.

 

Женщина и брокер

– Ты не умеешь хранить тайны, – сказала женщина в длинной узкой юбке, звавшаяся Татьяной. –  Эта квартира создана для особой только мне понятной жизни. Здесь на завтрак едят золотистые оладьи с вишневым вареньем, а облачка проплывают прямо над окнами почти каждое утро. Другие преимущества я даже называть не стану, поэтому ни о каких компромиссах не может быть и речи.

Брокер Ирина Олейникова ничего на это не сказала, зато с нажимом повела пальцем по книжной полке, собрав под длинный ноготь тонкий слой поблескивавшей пыли. Женщина смотрела на брокера с жалостью, потому что понимала, что та ровным счетом ничего не смыслит в неотложных делах и душевных переживаниях, которые часто оказываются намного важнее неотложных дел, да и всего остального. Пусть, пусть, пусть кто-то скажет, что моя квартира самая обыкновенная, а она на самом деле вовсе не обыкновенная. И Татьяна представила себя изумрудной улиткой с блестящим домиком, в котором хранится множество секретов, и если нажать на несколько спрятанных глубоко кнопок, то эти секреты раскроются и мир изумится, но раскроются-то они только отчасти.

Брокер уныло стояла посреди коридора и думала о том, как объяснить хозяйке некоторые неточности, которые та допустила оценивая недвижимость, а тем временем в голове у неё проносился ураган странных мыслей: «Что сказать, она с трамваем и кусает и латает. Бегает, пузыри пускает. Моя маленькая Митька. Ты подумай, согласись-ка. Будь, как будет: не медведь начал по небу реветь. То ведь солнышко златое выкатилось из запоя. Иль какой-нибудь кошмарик засветил опять фонарик. Видишь, Танечка, не плачь, отчуждим мы твою сласть. Смотри Танька, но  не слушай, потому что закончиться молоко и сказка вытечет на ковер». Недоуменным взглядом брокер окинула потемневшие корешки дешевых изданий. Она встряхнула головой, чтобы снова оказаться на месте и приступить к вопросу ценообразования, но туман, вроде отступивший, вновь окутал её сознание: «Сею, вею, брадобрею, кто славян погонит в шею. Чья квартира, твою мать, и кому её ломать. Зверь зверью одно расскажет, но ещё того дороже, что прикажет человек. Горенка к березке жмется, между трав дорожка вьется, – где накажешь погостить. Все равно тебе доить. Доллар два мы посчитали, мяли, пили и бросали, мы монетки в рот вложили, на скамейках не тужили, были времена – читали, да слова всё забывали. Раз, два, три, дверца шкафа: гори». С тоскливым отчаянием брокер бросилась в сторону кухни, но почему-то попала в ванную комнату. Она отпустила кран с холодной водой и уставилась на серебристый поток, жадно заглатываемый сливным отверстием. Вода была изменчива, как море, она была то сплошным светом, то зеленоватое сияние плитки реяло над ней – совсем как над заснеженной весенней травой на восходе солнца. То вдруг из потока поднимались белые искры и затухали блеклыми тычинками. Через несколько минут, когда время замедлилось, а мысли стали привычными и большими, Ирина поправила волосы, достала из сумочки помаду, подвела губы и вышла из ванной. В однокомнатной квартире никого не было. Брокер прошла сначала к балкону, потом прошла через комнату и выглянула за входную дверь.

Татьяна курила возле лифта длинную сигарету, ногой она при этом немного притопывала, словно что-то про себя напевая. Брокер вспомнила, как привела сюда первых покупателей, как они брезгливо прошли по длинному коридору и спросили, можно ли будет сломать стены. Конечно, – ответила им брокер с особой, лишь ей свойственной интонацией, в которой отчетливо слышались положительные эмоции, – стены-то не несущие. Их спилить не сложно будет, пару дней и ничего не останется. – Покупатели недоверчиво поглядывали на отслоившиеся обои. Они заглянули в шкафы, потом попробовали отодрать край линолеума и вдруг засобирались уходить и выкатились за входную дверь, как невесомые пушинки, гонимые ветром все дальше и дальше. Сравнение покупателей с пушинками показалось Ирине подозрительным. Также она поняла, что вот уже несколько минут выглядывает из квартиры и смотрит на Татьяну, а та будто ничего не замечает, все постукивает ножкой и курит, глядя куда-то вдаль.

Брокер надела босоножки на высоких каблуках, поправила юбку и быстрым, ободряющим шагом, свойственным только ей, прошла мимо Татьяны, чтобы спуститься вниз на лифте, выйти из этого душного дома и больше никогда, никогда сюда не возвращаться. Удалось ли брокеру выполнить задуманное? Или понижение цены на квартиру опять заманило её в эту ловушку? Продалась ли квартира или же брокеру лишь показалось, что квартиру продать удалось, а на самом деле она сама поселилась в ней, принимая себя за расчетливого покупателя? История умалчивает.

 

Герой

Им было нечем гордиться, кроме как друг другом. Я видела людей, у которых нет другого повода для гордости, но и этого довольно. Они стояли, взявшись за руки на людной станции, два странника, внимательно глядящих в одну сторону, два немного уставших путника, ожидающих поезда. У каждого из них в руке была рука другого, и каждый из них предпочитал предавать этому огромное значение. Они возвышались как две башни, потому что оба были высокого роста, много выше всех остальных прохожих, но они скорее даже походили на два цветка, потому что каждый прохожий мог бы рядом с ними сойти за насекомое, единственное предназначение которого – опылить эти цветки. Правда, они были похожи и на людей, обычных, скучных, немного ревнивых и потому крепко удерживающих друг друга в объятиях. Один из них даже устало наклонил голову, и тогда другой сочувственно на него посмотрел. Больше они ничего не делали. Более того, им больше нечего было делать. Вокруг сновали прохожие, кое-кто одаривал кое-кого многообещающим взглядом, некоторые не смущаясь, приоткрывали то, что принято скрывать, и другие ликовали, увидев лишь малую долю скрытого. И весь этот беспорядок происходил в Киеве. Как ни странно, но и такие вещи случаются в этом городе. И что дальше? Один из них даже не шелохнулся. Другой провожал прохожих пустым взглядом, нисколько не улыбаясь. Как люди могут быть поглощены собой до такой степени? Даже если бы всё это длилось минуту, явление это было бы достаточно тоскливым, отчаянным, радостным, пугающим, томным и жгучим, но ведь то, что стряслось с ними обоими, длилось годами! И когда однажды в их доме случился пожар, и некая женщина не смогла открыть двери своей крохотной квартиры на седьмом этаже, один из тех двоих был единственным, кто ринулся вниз – а жил он чуть выше той женщины – но не побежал, как все, во двор, а, задыхаясь от дыма, взломал двери её квартиры. Правда, ему удалось лишь увидеть, как перед вспышкой пламени, белое дымящееся тело мягко упало к его ногам. Тогда он, ослепнув, подхватил её, словно самую легкую и приятную ношу и вынес во двор, где к нему сбежались соседи, и, словно пигмеи, столпились вокруг этого ожившего монумента. О, неужели в тот миг никто, даже он, не вспомнил о своем возлюбленном, поглощенном несколько минут назад прожорливыми языками пламени?

 
Комментарии (1)
1 Суббота, 15 Октября 2011
А чому б сюди не додати фотку із захисту дисертацій в Інституті філософії або захист проекту на Містобудівельній раді, - вийде те саме безсоромне і цинічне пострадянське порно, тільки оглянуте, так би мовити з іншого, верхнього кута суспільного бінокля..

Добавьтe Ваш комментарий

Ваше имя (псевдоним):
Комментарий:

eurozine
 


Главная  Статьи  Тексты  Перевод  Новости  Тема  Акции  Искусство  Ссылки  Газета  Редакция  


Дизайн Александр Канарский © 2007.
При использовании материалов ссылка на prostory.net.ua желательна.