ГоловнаСтаттіТекстиПерекладНовини
ТемаАкціїМистецтвоЛінкиГазетаРедакція
Ерик Азан: Література без любові - ПРОSTORY - український літературний журнал Ерик Азан: Література без любові Е.Єлінек: (білосніжка) - ПРОSTORY - український літературний журнал Е.Єлінек: (білосніжка) Убивство книги. Про згубні аспекти українського книговидання - ПРОSTORY - український літературний журнал Убивство книги. Про згубні аспекти українського книговидання
Друкувати

На гребне Pussy Riot

В 2012 году явление феминизма на постсоветском пространстве вдруг, нежданно-негаданно, получило небывалую медийную огласку, не только на просторах нашей общей родины, но и далеко за ее пределами. 17 августа 2012 года в Хамовническом суде города Москва завершился громкий процесс над участницами группы Pussy Riot, которые на сегодняшний день в представлении уже не нуждаются, и являются – с недавних пор  –  единственными узнаваемыми на Западе российскими феминистками, разделяя внимание зарубежных медиа разве что с украинской группой Фемен. В попытке как-то зафиксировать этот стремительный процесс (частичной) легитимации феминистских тематик в российском поле (в Украине похожие дискуссии в прессе, хоть и в меньшем масштабе и с меньшим накалом происходили во время первого года деятельности Фемен) звучит желание закрепить, классифицировать и отнести к определенному направлению деятельность его движущих сил – самих феминисток, да и заодно разобраться с самим термином.

В прессе все чаще возникают дискуссии и даже публичные дебаты, на тему феминизма высказываются крупные медийные фигуры, слово «феминизм» уже  не просто редкий гость блогов и живых журналов, но все чаще звучит на страницах либеральных СМИ. Однако, диагноз всегда один и тот же, и его не назовешь утешительным: на постсоветском пространстве феминизма нет – либо еще, либо уже, – а перформанс Pussy Riot на сегодняшний день первая и последняя попытка сформулировать феминистическую повестку дня, по крайней мере в России. С подачи осведомленных аналитиков, сообщество узнает также и о том, что феминизм – явление, распространяющееся волнами, и что существовали (а где-то и продолжают существовать) первая, вторая, и, наконец, третья волны феминизма, – к которым и относят себя Pussy Riot, однако до наших широт эти волны по воле случае не докатились, и, возможно, не докатятся никогда.

Феминизм – идеология весьма странная. Если другие политические течения развиваются поступательно, по случаю отсылая диалектический привет Гегелю, время от времени совершают резкие скачки, затем пережидают исторические перипетии в подполье, и вновь выходят из него, чтобы, отложив молот, взяться за серп…

Феминизм же – распространяется волнами, а разрыв между первым употреблением этого слова и появлением «пост-феминизма» несравненно короче, чем дистанция между, например, «индустриальным обществом» и «пост-индустриальным обществом», или «модернизмом» и «пост-модернизмом».

У феминизма, очевидно, свои законы, свое поступательное движение. Считать волны марксизма, равно как и говорить о «французской» или «американской» его версии можно разве что в шутку, марксизм – это не только философское течение, но и политический инструментарий, на сегодняшний день (по праву!) осознающийся как вневременной, а значит – трансисторический, вектор которого может быть направлен как в прошлое, так и в будущее. В феминизме так же есть свое понимание истории, как протяжности, 

пронизанной не только классовым, но и гендерным угнетением, свое понимание современности, как эпохи не только господства капитала, но и – в не меньшей степени – мужского господства. Феминизм говорит также и о том, что капитализм, бесспорно, является самовоспроизводящейся структурой, но не меньшей, и намного более стабильной склонностью к самовоспроизводству обладает патриархат.

И тем не менее, феминизму отказано в праве на исторический континуум: это рябь на воде, пунктир, либо вечный, замкнутый на одной фразе, цикл: «это уже было».

«Это уже было» — вот слова, которые повторяются рефреном в публичных дискуссиях с феминистками, последний же аргумент звучит обычно так: вы ошиблись дверью, «лифчики уже сжигали в далекие 70-е». Просто это было в другую волну, в которую вы еще не родились.

Признаюсь, мне, как феминистке было бы намного легче работать, ощущай я себя частью длительной, сформировавшейся традиции. Мы могли бы тогда говорить, ссылаясь не на далекую Александру Коллонтай, не на абстрактную 

советскую гендерную политику, де-факто существовавшую, но закономерно не оставившую истории в лицах, а на несколько поколений феминисток, работавших и продолжающих активно работать в нашем политическом поле.

Но на сегодняшний день такой возможности у нас нет. На этой обширной территории в последний раз женщины объединялись под общими флагами почти столетье назад, и нам ничего не остается, кроме как признать, что мы – первые, кто, по крайней мере, пытается «оседлать эту волну».

Но кто эти «мы», на чьих глазах сегодня возникает форма феминистического сопротивления? И возможен ли феминизм как таковой на постсоветском пространстве? Сколько раз штормило наше море и сколько на нем волн?

Мне кажется немного наивным пытаться натянуть советское наследие — эту сложную социо-историческую ткань, на и без того приблизительные пяльцы истории западного феминизма. На нашем пространстве были свои маршруты, свой набор цифр, который все помнят на зубок: 17, 37, 45, 53, 68, 91.

Одного взгляда на эту арифметическую последовательность человеку, рожденному в СССР достаточно, чтобы вспомнить, что именно определило и продолжает скрыто определять наш политический курс, наши культурные, социальные (а значит и гендерные) коды.

Нас, украинских, белорусских и российских и феминисток объединяет общее кухонно-заводское прошлое, разъединяют же – олигархические группы, последовательно приведшие к власти президентов Ющенко и Януковича, Лукашенка и Путина, а еще – война в Чечне, научившая россиян(ок) бояться за сыновей, а власть  – тому, что нет ничего более эффективного, чем найти, разоблачить и обезвредить «другого», каким бы далеким и призрачным он ни казался. Из наших трех государств только одно последние 20 лет последовательно вело войны, со всем значением, и особыми гендерными диспозициями, характерными для военного времени.

 Последний раз я была в Москве во время «белых» протестов, и в памяти болотно-брезентовыми пятнами зафиксировались вереницы БТР-ов, трудно забыть лай овчарок на коротких поводках в переулках Тверской, и слова военного (солдата?) без улыбки перекрывшего нам, улыбающимся, путь в центр со словами: «Девочки, вам сюда нельзя».

Найти, вычленить, описать в самых презрительных терминах, а затем публично унизить «другого» — вот доселе беспроигрышная стратегия российского истеблишмента, позволяющая быстро дать понять: либеральная общественность пошумит и перестанет, а последнее слово всегда останется за теми, кто у руля. Впрочем, не придется даже прикладывать особых усилий: стоит только задать правильную тему, а они и сами сожрут друг друга под одобрительные возгласы виртуальной толпы.

Совсем недавно похожую карту «идеального чужого» практически синхронно, но с диаметрально противоположным успехом, пытались разыграть в наших государствах, проталкивая в парламенты обоих держав законы, криминализующие «пропаганду гомосексуализма». В Украине пока не удалось.

В России же, если присовокупить к решениям Городских Советов Санкт-Петербурга и Новосибрска двухлетний срок Pussy Riot, правозащитное сообщество проигрывает власти 2:0.

Но являются питерские гомосексуалы и московские панк-исполнительницы звеньями одной цепи?

Я, как феминистка, долгое время задавала себе вопрос: является ли случайностью то, что карательный «молох» путинского режима со всей своей безжалостностью обрушился именно на трех девушек. Трех молодых женщин, а не мужчин.

В образе Pussy Riot, или «пусек», «девчонок» как их полу-ласково, полу-насмешливо называют как ярые приверженцы, так и оппоненты, власть, похоже, рассчитывала сыграть беспроигрышную партию одновременно на нескольких досках, стимулируя среди электората не одну, а целый ряд архаических фобий. Молодые женщины, позволившие себе посягнуть на святыню (читай, чужые, почти «иноверцы» проникшие в «наше» сакральное пространство) автоматически артикулируются, как трижды, или даже четырежды «другие»: в гендерном, возрастном, профессиональном и политическом плане. Как женщины, как молодые женщины, как начинающие художницы и как…

Атеистки? Но Pussy Riot в ходе следствия неоднократно заявляли о себе как о православных, и мне, нисколько не умаляя мужества подсудимых и осознавая всю жесткость давления на процессе, немного жаль этого тактического отступления. Согласитесь, публичный процесс над открытыми атеистками, отстаивающими свое право НЕ верить в Бога, вполне мог бы стать вторым (или первым!) делом Дрейфуса на постсоветских широтах.

Как феминистки? Сама осведомленность Pussy Riot о феминизме не вызывает сомнений, однако имел ли этот конкретный перформанс инкриминируемый им (в том числе юридически!) феминистский подтекст? «Богородица, стань феминисткой!» «Богородица, Путина прогони!» скандировали девушки, приплясывая на амвоне центрального храма Российской Федерации.

И правда, можно пофантазировать в феминистском ключе на тему, что было бы, окажись Деве Марии действительно не чужды права женщин… Пожалуй, тогда тем самым утром она бы отправила по добру по здорову Архангела Гавриила, не постеснявшись заявить: «я сама решаю, какая весть для меня благая!»

В этом случае на дворе не шел бы 2012 год, в центре Москвы вряд ли очутилось бы это громоздкое сооружение — Храм ХРИСТА Спасителя, а в мире прибавилось бы верующих, ожидающих первого пришествия. Остается только гадать, какую конфигурацию в этих условиях принял бы конфликт на Ближнем Востоке… Но что делать с Путиным? Как повлияла бы его немедленная отставка, ниспосланная небесами, на положение женщин в России? И является ли он, этот «серийный» глава государства, источником всех женских бед? У меня на этот счет есть большие сомнения, хотя отсутствие изначального феминистского сообщения в отдельно взятом перформансе Pussy Riot не перечеркивает его последствий в этом поле, и тем более не отрицает всего важнейшего политического значения, которое нам еще только предстоит увидеть.

Следуя этой логике, о Pussy Riot можно говорить, в политическом плане, как о молодых женщинах с открытой антипутинской позицией, стоящих в авангарде нового диссидентского движения. В случае конкретного перформанса – именно диссидентского, а не феминистского. Но тут-то власти и просчитались.

Ведь еще не известно, объединились бы силы либерального сообщества России, Европы и Америки, говори эти три молодые женщины от лица трех меньшинств: от имени женщин, от имени художниц, от имени феминисток. Однако под балаклавами оказались не «униженные и оскорбленные», а три субъекта, сумевших четко сформулировать свою позицию – «за свободу слова и против Путина» – оказавшуюся на удивление созвучной позиции большинства, даже в России, куда там Европе и Америке.

Тем не менее, это не критика: более того, на мой взгляд, именно в этой – демократической плоскости (а демократия как политический режим все еще реализуется именно как власть большинства), лежат на сегодняшний день основные политические заслуги Pussy Riot.

За считанные месяцы их краткий перформанс стимулировал общественную дискуссию, позволившую российским либеральным кругам сформулировать ряд новых политических тезисов, первый среди которых — глубокое осознание того, что церковь и демократия несовместимы.

А это, в условиях современных общественных процессов в России — настоящее требование, из сферы реальной политики, намного более сильное, чем абстрактные лозунги: «Путин — вор», «Путин: game over», «Путин, нам не по пути», еще недавно единственные, объединяющие между собой образованных граждан, мирно гуляющих по московским бульварам.

Однако за время процесса в общественном мнении произошло еще одно, куда менее заметное, но, быть может, намного более значимое изменение, чем формирование нового республиканского консенсуса. В ходе дела над Pussy Riot я впервые увидела, как российская либеральная интеллигенция, вся без остатка, фигура за фигурой, постепенно переходит на сторону слабых. По-настоящему слабых. Пусть для этого потребовалась колоссальная поддержка из-за рубежа. Пусть этот процесс не был сиюминутным, и некоторые его участники по нескольку раз меняли свое мнение. Но ведь ясно и без слов, что Pussy Riot – не Ходорковский и не Иосиф Бродский, и, становясь их союзником, ты защищаешь не абстрактные ценности, не великую культуру и высокую духовность – а всего лишь трех молодых женщин, совершивших смелый поступок и оказавшихся в беде. Трех художниц, у которых еще все впереди. И сам этот факт, возможно, откроет новую страницу в истории правозащитного движения России.

Возвращаясь к феминисткой повестке событий вокруг Pussy Riot, все про- и даже анти- феминистские комментаторы сходятся в том, что лицо сопротивления на постсоветском пространстве отныне стало женским. И с этим трудно поспорить, хотя женским ликом протеста мало кого удивишь: что поделаешь, в западной культуре стихия часто воплощается в обличье женщины, и в нашем сознании жива мифологема обнаженной груди Марианны, пережившая ряд перевоплощений, одно из последних — гнев женщин с площади Тахрир, сулящий им стремительную, но такую краткую эмансипацию.

Хотя нет, в случае с Pussy Riot речь идет вовсе не о лице, а олицах, и это множественное число очень важно, пусть СМИ и хотелось бы свести множественное к единичному, превращая «политическую деятельность в конкурс красоты». Но из песни слова не выкинешь, и в этой постановке своя роль есть у каждой: и у дерзкой Самуцевич, и у сдержанной Алехиной, и у сексапильной Толоконниковой. А это значит только одно: не только женщина, жена и мать, но и разные женщины (с разным положением, разным уровнем образования, возможно, когда-нибудь с разным цветом кожи) могут и будут становиться субъектами политического сопротивления. И это, бесспорно, феминистское достижение, и остается только надеяться, что оно станет всеобщим.

Как являются феминистским достижением и три длинные речи от первого лица, три гражданских монолога из зала суда, где подсудимые получили наконец-то возможность самоадвокации, без помощи суггестивных текстов, музыкальных аранжировок и танцевальных па. Слушая их, я неоднократно ловила себя на мысли, что никогда мне еще не доводилось слышать таких длинных монологов на политическую тематику из уст женщин,изъясняющихся на русском языке.

Однако в беседах о Pussy Riot часто возникает еще один, намного более амбивалентный аргумент: «Вы, феминистки, должны быть благодарны судьбе за медиа-крещение ваших тематик». И правда, медиа – это сфера престижа, и говоря рыночным языком, акции Pussy Riot, а вместе с ними и «феминизма», за считанные дни взлетели в несколько десятков раз. Что чувствуют при этом феминистки? Я не берусь судить за всех, возможно кто-то и воспринимает этот рост интереса как безоговорочную победу, мои же ощущения на этот счет остаются двойственными: с одной стороны, общество становится чувствительнее к ценностям, за которые мы боремся.  С другой же – перемещаясь в медийную сферу, феминистическая повестка теряет свое первичное значение, необратимо становясь частью тотального общества спектакля. А в нем важны не столько вопросы кухонного рабства, насилия и ежедневной несправедливости, а… форма рта или груди, либо цвет колготок, или надпись на спине поп-дивы, которой по большему счету плевать, как живется женщинам на постсоветском пространстве. Мир медиа – циничный мир, потакающий аппетитам большинства, а повседневная жизнь женщин, их ежечасная работа и ежедневное бытовое сопротивление сегодня, как и двести лет назад, интересуют меньшинство. Меньшинство, за которое мы боремся, одновременно осознавая свою к нему принадлежность.

…Но вернемся на время в пространство «большой» политики и трансконтинентальной демократии, создаваемое, во многом, международным медийным полем. Если рассуждать с некоторой долей цинизма, не трудно сделать выводы, почему процесс над Pussy Riot пользовался такой популярностью в западных СМИ, и насколько бескорыстным и «демократичным» был этот интерес. Не часто пресыщенному зрителю доводится побаловать себя не постановочным спектаклем в реальном времени, в котором юное, трепетное Добро выходит на бой с омерзительным Злом. Ведь наблюдать такое нагромождение клише и впрямь большая редкость – в западной культуре это давно моветон, дозволенный только в узко-жанровом поле: например, в детских сказках, в повестях в жанре «фэнтези», в 3D кинематографе… ах да, и еще – на политической сцене Российской Федерации, самого большого государства планеты Земля.

Но по законам жанра, любое поражение сил добра оказывается временным – «принцесс» не бросают в темницу просто так, на горизонте рано или поздно появляется герой-вызволитель, а зло, воплощенное в авторитарном режиме,  обязательно оказывается поверженным. Произойдет ли так в реальной политике – покажет время, и главное, кем окажется этот призрачный «суженый»? Это уже, как говорится, совсем другая история (и она, к сожалению, вовсе не про феминизм) Но весь мир, похоже, замер в ожидании…

Быть может, есть смысл призадуматься и нам, феминисткам. Пока нас снова не смыло волной.

Текст Наталии Чермалых, написанный в августе 2012 года, был впервые опубликован на украинском языке в журнале “Політична Критика”, в переводе Анны Погрибной.

 
Коментарі (1)
1 П'ятниця, 18 Січня 2013
Дякую авторці, стаття штовхає на роздуми..
і дії

Додайте Ваш коментар

Ваше ім'я (псевдонім):
Коментар:

eurozine
 


Головна  Статті  Тексти  Переклад  Новини  Тема  Акції  Мистецтво  Лінки  Газета  Редакція  


Дизайн Олександр Канарський ©2007.
При використаннi матерiалiв сайту бажаним є посилання на prostory.net.ua