ГоловнаСтаттіТекстиПерекладНовини
ТемаАкціїМистецтвоЛінкиГазетаРедакція
Проблеми КОМУНІКАЦІЇ ХХI - ПРОSTORY - український літературний журнал Проблеми КОМУНІКАЦІЇ ХХI Чоловіче домінування - ПРОSTORY - український літературний журнал Чоловіче домінування Гендер та релігія в Україні та Польщі:  можливість спротиву в консервативному політичному кліматі - ПРОSTORY - український літературний журнал Гендер та релігія в Україні та Польщі: можливість спротиву в консервативному політичному кліматі
Друкувати

Московский дневник

 

Мои описания будут избегать всякой теории. Как я надеюсь, именно благодаря этому мне удастся заставить говорить саму реальность [...] Я хочу изобразить этот город, Москву, в тот момент, когда «все фактическое уже стало теорией» […]
Вальтер Беньямин, из письма
Мартину Буберу от 27 февраля 1927 г.

Предпосылки полагания
26 декабря 2011 г.

Называя свои политические заметки и наблюдения «Московским дневником», я, конечно же, намеренно отсылаю к левой традиции ХХ века, цитируя одноименную работу Вальтера Беньямина. Эта параллель, как мне кажется, не случайна. Не хотелось бы приводить нарочитые сравнения, но, тем не менее, контуры некоего общего подхода и обстоятельств начали проступать еще до начала моей московской поездки. Беньямин официально приехал в Москву в декабре 1926 г., оставаясь по февраль 1927-го, по заданию немецких газет, заинтересованных в получении свидетельств о революционной России. Пребывая в Москве фактически в тот же новогодний период 85 лет спустя в рамках сотрудничества с польскими коллегами из «Политической критики», которые хотели бы представить взгляд на беспрецедентные декабрьские протесты в России изнутри оппозиционной ситуации, я в то же время ощущаю очень личный интерес к Москве и нынешним российским политическим изменениям. Некоторое время мне довелось прожить в Москве в далеком детстве 1980-х – с того времени мне абстрактно запомнились только ГУМ и Ленин в мавзолее. Тогда для моего позднесоветского детского восприятия Москва представляла собой столицу мира, центр свободы и обилия, самый большой и красивый город на земле. Поэтому я не могу сейчас избавиться, выражаясь по-беньяминовски, от ауры, легкого приятного флера этой поездки как путешествия в фантазию.

Сегодня Москва является пульсирующей точкой протеста, по масштабам своим действительно беспрецедентного за все время правления Путина. В этой ситуации крайне важно, как мне кажется, не просто следовать медийной стратегии репрезентации оппозиционного сопротивления – сейчас, когда декабрьские протесты уже отгремели, необходимо создать антропологический срез общественной жизни. На самом деле, лишь наблюдая за этим политическим барометром, можно проанализировать, какие именно последствия, эффекты и результаты влекут за собой митинги на Болотной площади 10-го и на проспекте Сахарова 24 декабря. При этом я принципиально не претендую на позицию эксперта, политолога или любого другого, по выражению Пьера Бурдье, анкетера мнений – в этой ситуации я, скорее, отстраненный и в то же время политически ангажированный наблюдатель, то есть мой взгляд является взглядом постороннего не идеологически, а контекстуально. Мой подход состоит в том, чтобы, оглядывая пейзаж после битвы, мыслить путем собирания следов и создать некий социокультурный документ – наброски к портрету московской антисистемной политической жизни.

Белая лента протеста
27 декабря 2011 г. 

Первым, кого я увидел, прилетев в Москву, был уборщик в аэропорту «Шереметьево», выходец из одной из центрально-азиатских бывших советских республик. Люди из этого региона – самая дешевая рабочая сила, занимающая нижние места в московской иерархии труда: уборка улиц, обслуга в заведениях общепита, ремонты – вся грязная, пыльная, неприятная работа. Этот образ стал уже общим местом социальной жизни – недаром его долгое время эксплуатировал в юмористическом ключе сериал «Наша Russia». Нормализация этнизации труда, разделение труда по признакам происхождения – свидетельство расистского общественного бессознательного, прямо служащего правящей власти. Разделение труда всегда подразумевает разделение власти - системная эксплуатация этого антагонизма в России способствует аккумуляции капитала и ведет к террористическим последствиям. Политика является сердцем экономики и наоборот: этнизирующий экономический строй указывает на то, что политика действует в радикально негативной ксенофобной форме (война, терроризм). Россия, и Москва в частности, обладают немалым опытом переживания терактов – в любом транспорте висят или звучат объявления о том, что «при обнаружении бесхозных вещей и подозрительных предметов, не трогая их, нужно немедленно сообщить водителю или машинисту», визуально и акустически удерживая людей в состоянии потенциальных homini sacer. Террористическая угроза выступает основой укрепления государства.

Волну декабрьских протестов иногда в прессе называют «снежной революцией» из-за их фирменного стиля – белых ленточек как выражения оппозиционных настроений, вписывая, таким образом, эти события в контекст постсоветских «цветных» революций – оранжевой в Украине, революции роз в Грузии, тюльпанов – в Киргизии. В отличие от украинской ситуации, где в 2004 г. на улицах Киева трудно было встретить людей без оранжевых ленточек, в Москве их белые аналоги надевают только на митинги, повседневно же их не носит почти никто. Белый – цвет честности, невинности, справедливости. Здесь нельзя не вспомнить фильм «Белая лента» Михаэля Ханеке, в котором этот образ фигурировал в прямо противоположном, не эмансипативном, а наоборот, ультраконсервативном религиозном контексте: белую ленту повязывали на руку детям, чтобы удержать их от греха и отвратить от гордыни. Хотя, наверное, похожие коннотации свойственны ей и в протестной ситуации – как визуальному символу пребывания в чистоте, желанию начать все сначала, с чистого листа – как «Белое на белом (Белый квадрат)» Казимира Малевича, написанный, кстати, в 1917 г., или как снег в проекте «Поездки за город» московской концептуалистской группы «Коллективные действия» Андрея Монастырского. Представляется, что нынешний протест визуально отталкивается от художественной традиции с сакральными иконографическими корнями, отчего он, в качестве политического супрематизма, имеет квазирелигиозный характер.

Однако, в публичном пространстве чувствуется общая политизация с возрастающим градусом – общество изголодалось по истинно политическим вопросам, а не политтехнологическим фикциям, повсюду слышатся обрывки разговоров на темы актуальной политики. Протесты действительно стали дискурсивной точкой пристежки, люди обсуждают их, и это, безусловно, уже немалое достижение. Главный же вопрос состоит не только в том, как не растерять наработанный потенциал и не допустить энтропию революционной энергии, а как выиграть. Ведь уже сегодня говорят, что в регионах наблюдается спад, что, конечно, ожидаемо в канун новогодних праздников. В этом смысле плакат с Че Геварой в квартире, в которой я поселился, гласит очень метко: «Устал – отдохни! Но ты уже не будешь бойцом революции».  

Краснеть не стыдно!
28 декабря 2011 г. 

Главное, что произошло в результате российских протестов в декабре, – это обнуление контекста: все, что было до этого, утратило актуальность, многое просто потеряло смысл. Как показал опыт 24 декабря, это сказалось даже на самой форме митинга и на расстановке акцентов во время его проведения: левые не тратили силы на борьбу за сцену, за место в очереди выступающих, а делали ставку на то, что, перефразируя Николя Буррио, можно назвать relational politics – концентрировали внимание на самоорганизации, ориентировались на работу с людьми, пришедшими на протест. Этот подход, в частности, наблюдался в инициативе «живой микрофон», когда высказаться может каждый, или мастерской политического плаката, где вместе с художниками все желающие могли смастерить себе баннер. Политическое самовыражение – вот в чем действительно нуждается общество, из которого годами вычищали civitas, чувство гражданственности. Суммирование таких индивидуальных выражений в некой общей рамке накапливает и составляет левый социальный базис.

Но после первых выступлений эйфория постепенно уходит, и протестное движение сталкивается с очевидными проблемами. «А что, собственно, дальше?» – это наиболее часто задаваемый вопрос, волнующий большинство, – как можно действительно повлиять на изменение ситуации? После митинга 24-го власть превращается, по словам одного из лидеров Российского социалистического движения Ильи Будрайтскиса, в политическую машину, работающую против протеста, и запускает все рычаги, чтобы привести Путина к победе. С одной стороны, видим готовность людей выходить на улицы, с другой же – внутри оппозиционного движения существует недоверие к лидерам, которые не усиливают давление, а демонстрируют соглашательство с властью, идут на политические переговоры, тем более унизительные, что власть даже минимально не прислушивается к требованиям протестующих.

Это свидетельствует о некотором замешательстве в рядах оппозиции, состоящей из разнородных сил политического спектра. Большой вопрос вызывает также участие националистов и откровенных ультраправых в протестном процессе. В Украине такой идеологический микс можно было наблюдать раньше, но он закончился вместе с оранжевой властью – сейчас внесистемные левые, независимо от инициативы и протестного повода, принципиально никогда не митингуют вместе с правыми, что способствует более адекватной публичной артикуляции своей политической повестки дня. (Ультра)правые же, организовывая свои демонстрации, либо пытаются примкнуть к левым с целью их дискредитации, либо просто сорвать левую акцию, в том числе и прибегая к насилию. В России неразделенность протестного пространства производит отчасти шизофреничный эффект, когда либералы говорят про выборы, националисты – о мигрантах, левые – о социальных правах, а власть делает вид, что ничего не происходит.

В этой ситуации внутри оппозиционного лагеря возрастает вероятность обострения противоречий и междоусобной борьбы за статус Master-Signifier – ключевой фигуры, которая репрезентировала бы всех протестующих. Существует также опасность рутинизации протестной деятельности – каким образом дальше продвигать важные социальные вопросы? Просто выступить против Путина – мало. Здесь нужна большая работа над качественным изменением сознания, над более сложной, глубокой проблематизацией. И при этом нужно поддерживать некое возбужденное состояние, возвышенную атмосферу, чтобы в новой нестабильной ситуации перед и во время президентских выборов в марте 2012 г. быть готовыми к коллективному сопротивлению. Для того, чтобы левые стали полноценным политическим субъектом на выборах, им нужно сделать свою социальную повестку дня более значимой для большинства. Митинг 24 декабря продемонстрировал, что внесистемные левые составляют внушительную часть протестующих, то есть их потенциал менее маргинален, чем кажется им самим.

В результате декабрьских протестов в необычной для себя ситуации оказались ключевые институциализированные левые, которые долгое время были важным рефлексивным голосом в российском контексте, такие как Борис Кагарлицкий и Александр Тарасов, или профессиональный революционер Эдуард Лимонов. Сегодня они не просто не вписываются в протестный ландшафт, но, более того, проявляют резкий ресантимент или даже выступают против такого поворота событий. Такой, казалось бы, неожиданный реакционный подход очень поучителен, ведь он указывает на стоящий перед ними двойной вызов. Во-первых, реакция этих статусных левых нелепа, потому что им сложно переформатироваться – они уже давно сделали ставку на другой, спокойный контекст, с расчетом на то, что в недрах существующей системы они и дальше смогут реализовывать свои проекты. А во-вторых, переход от личностной к публичной протестной политике вызвал у них когнитивный диссонанс – они уже срослись с тем, против чего выступали. Это действительно урок для всех левых – зависимость от врага оставляет на политической обочине. 

Happy New Fear!
29-31 декабря 2011 г. 

В канун Нового года в Москве прошли два оппозиционных протеста – митинг 29 декабря в поддержку лидера «Левого фронта» Сергея Удальцова, находящегося под арестом, а в данный момент в больнице из-за последствий сухой голодовки, которую он объявил в тюрьме, и акция «Стратегия-31» гражданского движения в защиту свободы собраний в России, которое проходит 31 числа каждого месяца на протяжении уже двух с половиной лет. Эти два события отличает то, что они проходили после больших декабрьских митингов, поэтому ожидалось, что власть не будет уделять им слишком много внимания и обойдется без задержаний. Оба митинга были несанкционированны. В связи с этим акцию в поддержку Удальцова на Пушкинской площади численностью в 500 человек проводили в формате «встречи с депутатами». Снова был испробован жанр «живого микрофона», но без мегафона: это не мог быть протест, официально мегафоны были запрещены, и хотя один позже все же принесли, выступающие были слышны лишь в радиусе 10 метров. Когда пришедшие начинали скандировать «Свободу политзаключенным!» или другие политические лозунги, полиция напористо и громко напоминала, что акция несанкционированная и что это только встреча с депутатами. Чтобы все-таки провести «встречу» до конца и избежать арестов, часть митингующих даже пыталась сдерживать скандирующих, просила «не провоцировать полицию», но протестный задор время от времени вспыхивал.

Акция «Стратегии-31» 31 декабря на Триумфальной площади была по многим критериям противоположна митингу 29-го. Потенциальных участников протеста полиция встречала уже у самого выхода из метро с «убедительной просьбой не скапливаться и не мешать проходу других граждан». Вся площадь была заставлена заборами, застроечными будками, перерыта и наглухо перекрыта по всему периметру полицейскими автобусами, грузовиками, автозаками и омоновцами в несколько рядов, будто здесь должен был начаться государственный переворот. Такой властный ход в городском пространстве, которое может использоваться в протестных целях, напоминал, хоть и не в таких масштабах, ситуацию с Майданом Независимости в Киеве во время акций «Украина без Кучмы» в 2001-2002 гг., когда городские власти «вдруг» начали перестройку центральной площади города, опасаясь развертывания на ней оппозиционных действий. Логика такова: нет места – нет протеста. Для борьбы с протестными настроениями уничтожается публичное пространство, где они могут проявиться, – его превращают буквально в не-место и оно практически перестает существовать как часть города. Таким образом, введение локального чрезвычайного положения реально отображается на урбанистической репрезентации: радикальное протестное исключение из существующего порядка принуждает правящий режим проявлять свой избыток на материальном уровне, в «нормальном» состоянии существующий лишь потенциально.

Сегодня о «Стратегии-31» говорят, что ее идея была адекватной и успешной при отсутствии массовых акций, поскольку ее цель состояла как раз в оживлении протестного контекста, а сейчас, после больших митингов, она уже не так действенна. Но, тем не менее, эта инициатива продолжает оставаться очень важной благодаря тому, что методично и упорно демонстрирует непристойную насильственную изнанку власти, фиксирует чрезмерность ее силы, вынуждает власть явно показывать себя. «Стратегия-31» – это упорствующее бытие, следующее этической максиме Алена Бадью «Продолжать!». 31 декабря из-за постоянного прессинга полиции акция была очень динамичной, перформативной и номадичной. У протестующих просто физически не было возможности стоять на одном месте и провести традиционный статичный митинг – ряды ОМОНа с разных сторон постоянно оттесняли и подминали пришедших, которых собралось около 150 человек, в результате чего акция происходила на ходу и в разных местах, передвигаясь вокруг площади раза четыре.

Важно также отметить, что градус насилия в контексте российских протестов на порядок выше, чем в Украине, где милиция просто оставила бы в покое эти несколько десятков человек и, таким образом, обрекла бы акцию на достаточно жалкое зрелище. Здесь же полиция своими действиями фактически сама повышает ставки, делая важным то, что при других обстоятельствах прошло бы вообще незамеченным. 31-го была арестована почти половина протестующих – буквально все, кто хоть как-то подавал голос, что-то выкрикивал, хотел раздать листовки, держал оппозиционный плакат или символику. Люди просто не могли показать себя социальными существами – полиция забирала (или, как здесь говорят, «винтила») не только за политические лозунги и скандирование, но и за выкрики «Свободу полиции!» или «Хочу в тюрьму!», и вся акция походила на насильственный театр абсурда. С одной стороны, полицейские действовали, прибегая к циничному волюнтаризму, когда выбор, кого арестовывать, мог зависеть от прихоти командира, а с другой – путем седирования, принуждения к спокойствию, напоминая гражданам о новогоднем празднике, и что пора уже расходиться и накрывать на стол.

Эти акции очень четко демонстрируют, что отсутствие свободы политического выражения – одна из ключевых проблем современного российского контекста. Альтернативная публичная артикуляция – это действительно начало в цепочке других важных изменений, которые должны произойти. Но, как видно, некоторые из настроенных на протест интериоризировали властную логику, согласившись не провозглашать громко свою позицию. Как точно резюмирует такую чувствительность одно из граффити в центре Москвы – «Прячься». В чем и состоит настоящий посыл власти, которая пытается заключить протестующих в рамки биологического животного, не дать им говорить или свести издаваемые ими звуки от осознанной речи до уровня физиологии, бессмысленных стонов, то есть от человеческой артикуляции до животной реакции. Пока ты молчишь – тебя не трогают, как только подаешь голос – моментально арестовывают. Животные молчат, люди говорят: именно голос и есть истинное начало политики, именно он обозначает человека как политическое животное. Для российской ситуации как нельзя лучше подходит замечание Славоя Жижека «Не действуй, говори!» в том смысле, что слово здесь – уже значительное действие. Эта вера в действенность, материальные последствия высказывания сохранилась у современной российской власти еще с советских времен, когда «Правда» была не просто названием газеты, а претендовала на репрезентацию реального положения дел. Вот и главный герой фильма Алексея Балабанова «Брат-2» Данила Багров на свой вопрос «В чем сила, брат?» сам же отвечает: «Сила – в правде». А правда, как известно, – в слове. Быть может, это свидетельствует о том, что колосс российской власти стоит на глиняных ногах, раз она так боится обычного, хоть и несоглас(ован)ного с ней высказывания вслух, – может, на самом деле она сама чувствует, что может рассыпаться от слова. 

Политический фаллоцентризм
1-3 января 2012 г. 

Сконцентрированность на слове характеризует не только российскую власть, но и, традиционно, интеллигенцию, и само протестное движение. Такую логоцентричную зависимость, по-дерридиански отождествляя патернальный логос с фаллосом, продемонстрировал ключевой современный российский писатель Владимир Сорокин в своем рассказе «Тридцать первое», прямо отсылающем к опыту митингующих. Его главная героиня, одинокая сорокадвухлетняя женщина, корректор по профессии, после приснившегося ей чудесного сна неожиданно обнаруживает, что у нее вырос маленький мужской половой орган. Событие это наполняет ее удивительным чувством, которого ей так не хватает в жизни, и будто кладет начало чему-то новому. Ее член растет очень быстро и под конец месяца почти достигает пола. 31-го числа она едет на оппозиционную акцию на Триумфальной площади, где ее новый орган начинает стремительно расти, раздвигая людей, и валит стоящий на площади памятник Маяковскому, поднимаясь все выше над Москвой. Внезапно очнувшись, она обнаруживает себя где-то в отдаленном районе стоящей с поднятой юбкой, под которой нет никакого фаллоса и в помине.

Подобную критику протестных восстаний выразил в середине 1990-х немецкий писатель Томас Бруссиг в романе «Такие из нас герои», где минимальность, почти отсутствие полового члена у главного героя выступает предпосылкой общеевропейских политических изменений: на митинге в ноябре 1989 г. в Берлине его орган вдруг достиг гигантских размеров, и демонстрация этого «чуда» пограничникам позволила открыть границу между Западной и Восточной Германией. Если Бруссиг иронизирует по поводу того, что у немецкого народа «слишком маленький член», чтобы совершить настоящую революцию и реально разрушить Берлинскую стену, то Сорокин изображает протест несогласных с российским политическим режимом, а конкретнее, конечно же, гражданское движение «Стратегия-31», как ежемесячное выпускание пара московской интеллигенцией. Для контекстуализации этого несколько сексистского образа, который используют оба автора, важно, прежде всего, половое различие. В романе Бруссига член вырастает у мужчины с недоразвитым половым органом как следствием идеологической индоктринации в ГДР, то есть эффектом политической кастрации. Сорокин же собирает протестный настрой в образе женщины, которая, как известно, принципиально обозначена отсутствием: в этом случае наличие фаллоса, тем более стремительно растущего, a priori обречено оставаться фантазией. Таким образом, политическая потенция, на которую претендует неудовлетворенная российская интеллигенция, – это даже не мечта, а ее фантазм, поскольку «члена» у нее никогда не было, нет и не будет.

Сорокин представляет по крайней мене часть теперешних протестов в России как имитацию, то есть замену шагов, которые действительно могут изменить социальную реальность. С этой точки зрения оппозиционные митинги выглядят солипсистски, так как они фактически замкнуты на себе, (безуспешно) пытаясь разрешить только давние интеллигентские комплексы, не имея отношения к материальному миру вокруг. Такая немного консервативно-реакционная литературная оптика на самом деле поднимает важный вопрос о том, до какой степени стоит делать ставку на интеллигенцию в нынешнем протестном движении. Безусловно, самопозиционирование этой, как говорили в советские времена, «прослойки» – это критический момент как для континуации ее исторической памяти, так и для политической расстановки акцентов в обществе. (Вспомним, что именно выступления, прежде всего, таких фигур как Леонид Парфенов и Борис Акунин на митинге 10 декабря на Болотной площади помогли сделать эту демонстрацию медийным событием.) Но в первую очередь нужно руководствоваться тем, что протесты важны, все же, не сами по себе – как отдушина или очищение совести: о действенности и релевантности протестной стратегии судят по политическим результатам, которых она достигла, по тем социальным, экономическим, идеологическим трансформациям, которые наступили вследствие ее реализации. 

Что делать?
4-6 января 2012 г. 

4 января истек срок ареста координатора «Левого фронта» Сергея Удальцова, и он наконец-то вышел на свободу. Фигура Удальцова очень важна для российского протестного контекста как объединяющая оппозиционные ряды, в чем сам Удальцов видит залог победы. Целый месяц Сергей Удальцов существовал в фукианском пространстве между тюрьмой и больницей в связи с сухой голодовкой, которую он объявил в спецприемнике, после чего его регулярно госпитализировали, но под давлением полиции возвращали обратно за решетку. В больнице рядом с его палатой постоянно дежурили сотрудники полиции, не позволявшие ему свободно перемещаться и проверявшие документы у всех посетителей. На следующий день после освобождения Удальцова проводилось общеоппозиционное собрание по подготовке большого митинга, запланированного на 4 февраля – ровно за месяц до президентских выборов, и также посвященное созданию Российского объединения избирателей.

В тот же день, 5 января, презентовала свой творческий отчет группа «Что делать?». Одновременность этих событий показалась мне симптоматичной не только потому, что участники этого коллектива также принимают активное участие в протестах. Проект «Что делать?», как провозглашают его инициаторы, состоит в том, чтобы создавать единое пространство взаимодействия между политикой, теорией и искусством, но политика в исполнении самих художников выглядит все-таки как арт-дискурс, модный сегодня на Западе и не только, а не как действия в социальном пространстве с определенными последствиями. Адресатом политически ангажированного искусства в исполнении «Что делать?» является в первую очередь воображаемый западный референт, поэтому оно выглядит так, как, по их мнению, должно выглядеть современное российское политическое искусство с точки зрения этого «субъекта, предположительно воспринимающего». Художественная позиция, базирующаяся на подобной идеологической конструкции, неминуемо приобретает экспортный характер, а в качестве политической деятельности она защищена и ограничена галереей или, шире, контекстом искусства. Но при этом члены этого объединения в большинстве своем являются левыми активистами.

Заседание гражданского протестного комитета также продемонстрировало трудности выработки единого альтернативного политического пространства, хотя некая стратегическая общность все же прорисовывалась. Все участники, так или иначе, соглашались с тем, что действовать нужно коллегиально, принимая как базис политические требования, выраженные на массовых митингах в декабре, добавляя к ним социальный пакет запросов, а в коммуникации с властью следует выступать с позиции силы. Самым важным моментом в этой ситуации является создание коллективного политического субъекта – координационной структуры принятия решений, которая в некотором смысле действовала бы в режиме взаимоналожения политического, теоретического и художественного полей, объединяя и гражданских активистов, и творческую интеллигенцию, и политические силы. Это указывает на действительный параллелизм современных парадигм искусства и политики, свидетельствующий о том, что художественный посыл должна реализовать именно политика, поскольку в ее основе лежит та же матрица.

Оппозиционное собрание на риторическом уровне вызывало ощущение легкого deja vu времен окончания перестройки, что не могло не радовать, ведь услышать подобное обсуждение в таком масштабе еще полгода назад даже не представлялось возможным. Это коллективное артикулирование четко проявило, помимо скромных успехов, и проблемные места протестного движения – например, протаскивание на оппозиционные митинги таких персоналий, как Ксения Собчак, экс-министр финансов Алексей Кудрин и миллиардер Михаил Прохоров, или наличие деятелей, которые на спинах протестующих пытаются попасть в путинскую систему власти. То, что митингующие не приемлют такую публику, тем более на больших протестных сценах, демонстрирует, что общество созрело быстрее, чем политические силы, плетущиеся в хвосте властной конъюнктуры.

Митинг 4 февраля призван служить отправной точкой уличной мобилизации в новом политическом году, апогеем которой станут, очевидно, выборы 4 марта, после которых планируется непрерывная протестная кампания и всеобщая политическая забастовка. Хотя инициатива электорального наблюдения или кампания «Ни одного голоса Путину» очень важны, выборы, тем не менее, справедливо рассматривать как a priori нелегитимные, так как ни один внесистемный кандидат к участию в них не допущен. Одна из главных задач, стоящих сейчас перед оппозицией, – расширять свои ряды или, по удачному выражению директора Института «Коллективное действие» Карин Клеман, превращать обывателей в активистов: вырабатывать механизмы вовлечения в протестное движение людей, в том числе уже побывавших на митингах, ехать в регионы, готовить общее давление на власть, говоря с ней только через протестные мероприятия. Но демонстрация силы – это не только митинги, но и забастовки, акции неповиновения: мало просто выйти на улицу и рассказывать друг другу, какой Путин плохой, – уйти должен не только Путин, но вся существующая властная система социальных взаимоотношений. То есть необходима четкая структура, которая предлагала бы способы реализации политических, социальных, экономических требований протестующих.

Поэтому очень важны идейные принципы, некая общая платформа, на основании которой можно определить, кто входит в движение, а кто нет. Политическое размежевание должно проходить по линии социальной повестки дня, что сняло бы проблему участия в протестах (ультра)националистических организаций, которые скорее их компрометируют, чем помогают, потому что на самом деле им не нужно крушение нынешнего властного режима: в этой ситуации они надеются только собрать побольше бонусов – и с выборов, и с власти. Было интересно наблюдать, как лидер фашизоидного «Русского общественного движения» Константин Крылов, когда речь зашла об отмежевании от националистов, начал активно взывать к толерантности и терпимости оппозиционеров друг к другу, апроприируя шелуху мультикультуралистского дискурса. Это выглядело очень комично, ведь он фактически призывал других быть толерантными к его нетерпимости, при этом некоторые молодчики из «Русского общественного движения» расхаживали по залу заседаний с ножами в черных кожаных чехлах сзади за поясом.

Несмотря на то, что теперешняя власть в России долго и методично проводила зачистку оппозиционного поля, разными способами уничтожая потенциальных конкурентов и подкармливая своих слуг, самое главное в современной политической ситуации то, что альтернативный механизм запущен, и протест уже не остановить. Движение только начинается, главное – не выборы, а то, во что оно сможет перерасти. Вспомним идею «двух революций» Жижека о том, что революция должна нанести удар дважды: «первая революция» наполняет существующую форму новым содержанием, сохраняя её, а «вторая» подвергает отрицанию и преодолевает саму эту политическую форму, – единственный способ защитить завоевания «первой революции» в том, чтобы продвинуться ко «второй». Нынешняя протестная стратегия в России находится еще на стадии формирования, обретения субъектности, но сейчас это вопрос времени, и ее результаты могут неожиданно проявиться даже раньше, чем ожидается. Это уже необратимый процесс.

В рассказе Владимира Сорокина «Губернатор» в состав губернаторского кортежа входит одетый в бурого медведя охранник, который с рычанием переносит чиновника на своей спине от машины к местам его рабочих визитов и личных встреч. Так вот сейчас этот Миша уже отказывается носить своего хозяина и задумывается, почему это он вообще считается его начальником. История пришла в сосновый бор. Разбудили медведя.

 
Коментарі (1)
1 Середа, 25 Січня 2012
Дякую! Текст написано відсторонено, рефлексійно, розважливо. Без претензій на "владу", без потурання "своїм".
Такою має бути справжня критика.

Додайте Ваш коментар

Ваше ім'я (псевдонім):
Коментар:

eurozine
 


Головна  Статті  Тексти  Переклад  Новини  Тема  Акції  Мистецтво  Лінки  Газета  Редакція  


Дизайн Олександр Канарський ©2007.
При використаннi матерiалiв сайту бажаним є посилання на prostory.net.ua