ГоловнаСтаттіТекстиПерекладНовини
ТемаАкціїМистецтвоЛінкиГазетаРедакція
Московский дневник - ПРОSTORY - український літературний журнал Московский дневник Хтивість, вбивство і фантазії - ПРОSTORY - український літературний журнал Хтивість, вбивство і фантазії Николай Ридный о среде обитания - ПРОSTORY - український літературний журнал Николай Ридный о среде обитания
Друкувати

Цайтхайн: опыт памяти

Действие происходит в лагере для военопленных (Цайтхайн, бывшая ГДР) и ограничивается временными рамками в три последние августовские недели, 2008 года. Наверное, для многих из нас в какой-то момент очень вдруг, неожиданно и остро, слово война обретает настоящую глубину и четко обозначает кошмар, и боль, и масштаб - и тогда обрывает. Присоединение к волонтерскому международному движению показалось мне действием и попыткой поиска ответов. Нашлось также еще что-то другое.

dsc00704

Следующее написанное вовсе не глава, но мне хотелось начать именно так: в этой главе свершатся две истории, вернее, одна - история - является свершившейся, болезненной, но трагичной правдой, если, конечно, правда может подразумевать, хотя бы и синтаксически, столько миллионов смертей, но и не она будет рассказана. А другая история может показаться и вовсе не историей, это, скажу, странное странная встреча двух существ, исключающее рождение какой бы то ни было истории. Они встретились ровно настолько, насколько это было возможным в мире, где действуют физические силы и другие свои законы). Вот так на стыке двух неисторий чувствуется чувство и мыслится мысль.

Слой за слоем: сначала деревья. Странное дело: из стран с названиями-мифологемами, вечно недоступных инопространств, откуда, выходит, каждый родом, мы приехали. Рубить деревья сложнее всего не только физически, просто никогда не хочется прекращать березовый шепот. Ощущаешь, что шепот - это последнее, что соединяет листья деревьев с корнями, а те глубоко вросшие в души, в боль, в обрывки голосов, в судьбы, но, увы, не в жизнь, не в живое. Земля в себе хранит многое, спустя шестьдесят лет тайн не стало меньше, они перешли из одного архива в другой, из одного бумажного кладбища в другое - и потерялись для человечества.

dsc01023Земля не отпускает, она прячет, прячет перегноем, прячет растениями, прячет дождями, теряет в себе для человечества. И мы приехали, идем друг за другом, мы сначала молчим и слушаем. Английская речь из немецких уст для много-мульти-разных ушей. Информация становится осязаемой, линия на карте становится почти существующей где-то совсем рядом, под ногами. Красная отметина на чертеже - остатки фундамента должны быть где-то на пересечении линий. Нам, живущим и приехавшим, просто должно немного повезти, чуть-чуть удачи.

Шиповник болюче режет непокрытые у локтя руки, через рабочие перчатки просачиваются колючки, которые потом в занозы, в руки, в ноги, но которые легко извлечь и забыть. После того, как срубаешь топором пару деревьев, они перестают ассоциироваться с существами, которые шепчут, скорее кажутся вещами, которые стоят на пути; им чего-то не достаёт до помехи, они вещи существующие, чтобы их убирали. После деревьев убираем растения поменьше и травы, время вил и граблей. Сорняки аккуратно обрезаются секаторами, чтобы не повредить дорогу. Красные, черные, серые камни. Их точная последовательность, непрерывность цветов обнаруживают контуры гиблого места. Комья земли, ростки, сорные травы - веют забытьем, и тогда забывание предстает функцией самой природы.

В другие моменты идешь возвращаешься, и словно отдаются эхом не твои шаги; как ты, уверенно и быстро не ходили заключенные, твоими шагами ходили палачи от власти, палачи от себя. Медленно расчищается необходимая для работы площадка, шаг за шагом, слой за слоем.

Вещь за вещью. Падает и выпадает резко на пол - вне словесности и вне времени, в состоянии уязвимости для одного и в привычном состоянии свободного расчета на тело для другого. Не надо слушать музыку громко, ведь все происходит в твоей голове. Нежные нецелования - залог верной гибели для одного и залог вечной жизни для другого. Музыку надо слушать тихо, слушай.

dsc00855По возвращении ты много помнишь и повторяешь другим в рассказах, бешено борешься за любое воспоминание, словно проникаешь вглубь ритуального экстаза: покуда длится рассказ о космогонии, длится и само сотворение мира. Когда слова перестанут рифмоваться с вещами, когда этот разрыв из ультиматума с неясными условиями станет свершившимся по неизбежности, тогда невозможным станет повторение, и прекратятся рассказы, смолкнет речь, разойдутся слушающие, воспоминание наглухо экстраполирует внутрь вспоминающего, душевные щупальца сомкнуться над ним, как земля погребает то, что в нее положили.

Одному нельзя задохнуться. При приступе астмы нужно полностью расслабиться, помочь кислороду проникнуть внутрь, побещать процесс вдоха-выдоха. Другому смотреть и праздновать жизнь одного, жизнь в ее лучшем проявлении - в жизни другого. Живи, у тебя это так выходит, я буду стараться тебя запомнить.

Возможность открывать для своей головы людей, их тела, и души - это неизмеримо много, ждать письма или вести от, мы знаем, умершего - неизмеримо больно. Сохранившейся барак, люди приезжают, ищут в закоулках памяти и сердца: здесь происходит встреча нас, незнакомых, находивших камни дорог и их, незабывающих, страстно желающих склониться и помнить. Никому не известные мы с неведомыми адресатами встречаемся где-то в безостановочном необъяснимом механизме памяти.

Слова научили меня не слушать их - прекрасные звуки рассыпаются в головокружительной непотребности в словах, ненужности их пульсирующих под рукой одного очертаний и их тающей возможности вообще смысла в руке другого. Вечная жажда сокрытого утолена радостью от открытого, но ранее никогда не доступного. Себе неизвестные они не говорили, но и не молчали, и от удивленной улыбки одного и от самой немыслимой встречи для другого даже линии вероятности спутались на мгновение, чтобы снова потом раскружиться из точки радикально по-разному.

s3010579Те, перед нами, успели не случится, не в то время, не во время вероятностных линий, не во время их спутывания или выравнивания и прочего, слишком мало и плохо слова рифмуются с непрожитыми жизнями.

Покидаем немецкую местность, покидаем все. Теперь эта вновь рожденная дорога помнит пальцы, колени и усталость. Откуда мы приехавшие своими безумными встречаниями твердим жизнь вопреки намерению грустить тотально, всесторонне, пребывать на пике человечности и сочувствия; твердим жизнь, для себя и как феномен, всепроникающий, неконтролируемый вирус чувственности, той самой, что подрывает, лишает убежища, загадывает наново, лишает необходимости помнить, но делает способность чувствовать верховным принципом памяти.

 
Коментарі (4)
1 Неділя, 15 Лютого 2009
странный текст. а редактор тут работал?
2 Середа, 18 Лютого 2009
а мне понравилось... очень чувственно! Пишите еще!
3 Четвер, 19 Лютого 2009
Текст хороший. Поэтичный текст о личном опыте. Зачем редактор - чтобы все выровнять под линейку?
4 Неділя, 30 Серпня 2009
Я плакал,читая.1.10.1942г.в этом лагере от истощения умер мой отец-Бовин Георгий Иванович. Ему не исполнилось и 35 лет.В августе 2008г. я шел по земле под которой сохранились следы этого Ада и был на месте лазарета.Спасибо энтузиастам за раскопки.

Додайте Ваш коментар

Ваше ім'я (псевдонім):
Коментар:

eurozine
 


Головна  Статті  Тексти  Переклад  Новини  Тема  Акції  Мистецтво  Лінки  Газета  Редакція  


Дизайн Олександр Канарський ©2007.
При використаннi матерiалiв сайту бажаним є посилання на prostory.net.ua